ИГРЫ РАЗУМА

 

Вадим чувствовал себя на высоте и всячески старался не допускать к себе тех, кто мог посягнуть на его универсальность. Именно универсальность, ибо себя он чувствовал неподражаемым и уникальным, но добрым и честным, с чувством собственного достоинства и еще не весть с какими добродетелями, человеком. Он играл на скрипке и мечтал о нимфе, а в соседнем подъезде сидя у телефона, томилась та, которую он уже два года называл Натали.

Теперь про любовь: телефонный звонок выбил Вадима из музыкального равновесия.

Вадим, тебя к телефону, крикнула с кухни мать.

Он положил скрипку, сел на диван, снял трубку и крикнул матери, чтобы она положила трубку на кухне.

Алло, тихо произнес он. Потом громче добавил: я слушаю.

Ты, что осип? - бойко раздалось в трубке.

В общем да. Наверное, я простудился.

Я сейчас приду, и буду лечить тебя медом и любовью, сказала Наташа.

Что ты! – Отмахнулся он. У меня температура. Заразишься еще. Давай я сначала поправлюсь, а уж потом я и сам тебя вылечу, хочешь любовью ласковой, а хочешь грубой игрой.

Ты шутишь, значит не так все плохо. Но все равно, ты мне не нравишься.

Да брось ты, все в норме, только дурацкий грипп, говорил он, думая как бы поскорее отвязаться от Натали.

К

огда он повесил трубку, то откинулся на спинку дивана и забылся воспоминаниями. Ривьера! Коррида! Нимфа!

Вадим попытался объяснить себе, как он, не заметив процесса выхода из электрички, вдруг оказался у железнодорожного переезда. Тщетно. Все это было туманно. Наконец убедив себя, что это все-таки был сон с элементами какого-то не вполне разумного лунатизма, он немного расстроенный вышел на кухню. Переутомился в институте. Нужно выпить пивка.

Его вид был не очень... Мать приложила к его лбу свою ладонь.

Температуры вроде нет, пожала она плечами. – Садись кушать. Она накрыла на стол и села напротив смотреть на сына. Под ее пристальным взглядом он смахнул с себя меланхолию, и уже весело, как ни в чем не бывало, принялся рассказывать курьезы студенческой жизни.

Когда стемнело, Вадим оделся и вышел на улицу пивка попить. Прогулки в одиночестве были ему не свойственны. Ему было необходимо общество, в котором можно было блистать своими достоинствами. А их, как полагал он, было великое множество: коммуникабельность, решительность, чувство юмора, немного элегантности. И все это необходимо было демонстрировать.

Нимфа не выходила из головы. Появилось ощущение, что ее образ навсегда поселился в его памяти. Нежный бархат кожи! Маленькая родинка! вроде тех мушек, что так возбуждали виконтов, когда они видели их на лицах фавориток короля.

Она не пользовалась косметикой кроме туши для ресниц и губной помады. Столь умного взгляда не встретить на светском приеме. Благочестивая куртизанка – она явно хотела секса. Ей нужно помочь. Вадим шел по улице и, сдерживая собственное нетерпение, старался избавиться, в силу своей интеллигентности, от сексуальных фантазий, каких и Де'Саду с его философией было бы не понять. Он представлял себе то, что не отваживался проделать с Натали. А вдвоем они пускались в такие авантюры, которые ни одна добропорядочная шведская семья, не позволила бы себе, даже после сексуальной революции в пуританской Англии.

Где-то рядом армия любовного тоталитаризма поднимает свои знамена. И Купидон трубит в рог, призывая к оружию лучшие свои авангарды. Вадим крепко сжал луку, запрыгнул на коня и оглянулся на рать обнаженных всадников. Он мелкой рысью подъехал к стоящему в колеснице Купидону и, встав по правую руку, обратился к нему с покорностью слуги и галантностью друга:

Мой бог, я рад возглавить главные силы.

Хорошо мой генерал, ответил Купидон.

Впереди на сколько хватало глаз, простиралась долина. Долину резала тетива реки. В озерах плавало небо.

Рог войны снова издал воинственный клич. И армия ринулась в бой. На взмыленных лошадях армия обнаженных всадников ломится покорять этот мир. Опасной страстью, устилая ложе… не мне ль, ты, дерзкая любовь, законы наслажденья открывала, когда меня совсем не знала. Сцена подернулась сиреневой дымкой похожей на тот самый сиреневый свитер нимфы. А спустя пару мгновений Вадим увидел ее – ту самую нимфу. Она стояла у лифта. Он шагнул к ней и взял у нее из рук большую хозяйственную сумку.

Принеси картошки, рявкнула нимфа.

Она сверкнула глазами и улыбнулась, как львица. Потом она гордо повернулась спиной к Вадиму, шагнула в квартиру и захлопнула за собой дверь. Вадим остался стоять на лестничной клетке незнакомого подъезда. За окном распускается день. В руках болтается сумка. В голове варится каша. Ну и маразм.

Оказавшись свидетелем таких метаморфоз, Вадим дрогнул. Положил сумку на пол. Сел на ступени.

Ничего не понимаю, произнес он. – Как я здесь оказался? Вроде только, что был вечер. Была улица. И вдруг вот он – Я. Здесь! Не понимаю. Не помню.

Вадим покосился на сумку: Картошка? Она причем? И вообще, где я? Какие-то бредовые галлюцинации. Я, что спятил? Купидон!? Голожепые всадники!? Бред!

Вадим окончательно зашел в тупик и остался бы там навсегда, но дверь, в которую ушла нимфа начала медленно отворяться. И пока она описывала полукруг, он успел приготовить несколько важных вопросов. Но вместо нимфы на пороге показалась женщина, настолько несуразной наружности, что сравнить ее с пугалом – не значит оскорбить. Она смахивала на пугало. В разные стороны, торчащие точно старая солома не мытые волосы. Овальный приплюснутый нос. За толстыми линзами очков широко расставленные глаза. Редкий пушок над верхней губой. Грязный халат и брюзжащий голос.

Ты еще здесь, любовь моя, просипела она. Не забыл ли ты про мусоропровод в четвертом подъезде. Торопись. Тебе нужно его вычистить.

Вадим оцепенел от такого поворота событий. У него на какое-то время исчезла возможность оценивать обстановку и действовать согласно убеждениям. Этого времени было достаточно, чтобы пугало взяло его за руку и положило в ладонь щепотку соли. Перед глазами поплыли радужные разводы, и на месте этой несуразной женщины оказалась все та же нимфа. Она стояла прекрасная и желанная, а вокруг фейерверком рассыпались, и вновь собирались грезы. Любовь снова шевельнулась в его сердце и он, предвкушая поцелуй, потянулся к ее губам. О, эти волшебные мгновения счастья. О, этот клубничный сахар со взбитыми сливками. О, эта благодать Ривьеры. И снова шум прибоя. И снова стук каблучков. И снова нимфа. Свобода поз, созвучье стонов,… не ты ли сладкая любовь, мне открывала тайные движенья, для постиженья наслажденья. Какое сверхъестественное забытье! Какое блаженство! Льется рекой вино. Вокруг сотни счастливых мужчин. Сотни счастливых женщин вокруг. Нимфа рядом. Все участники мессы приносят себя в жертву Оргиям Секса. Оргии – это богини. Подобно Паркам они плетут. Но Парки плетут нити судьбы, Оргии плетут сети счастья из этих нитей.

Зернов вышел на улицу. Возле подъезда на лавке сидели старухи и, погружаясь в лабораторные ванночки для сплетен, коротали свободное время.

Смотрите-ка, охнула одна старуха и пододвинула ближе к себе двух литровый бидон с молоком. – Вскружила голову такому хорошему парню.

Жалко, подхватила другая. – Таким замухрышкам, как Настька, мужиков вообще иметь не положено. И, что он в ней нашел? Ни рожи, ни кожи.

Зернов, прошел мимо, и скорым шагом направился к рынку. Снег уже почти стаял, и на ветках с каждым днем крупнели, наливаясь зеленым соком, свернутые листья. Пройдя через площадь, он остановился возле вереницы прилавков и, окинув сонным взглядом, толпящийся люд, поспешил обойти их основную массу. Найдя прилавок без очереди, он протянул продавщице сумку, и сухо проговорил: Семь килограммов картошки.

Молодая девушка, некогда белыми, но теперь перепачканными перчатками выбрала с чаши весов несколько гнилых картофелин и подняла глаза на Вадима.

Зернов! – Воскликнула она, вот кого рада видеть. Со школы уж не виделись. Ну, ты как? Что-то ты похудел. Не женился? – восторженно тараторила она.

Он невзрачно, почти исподлобья взглянул на нее и, словно пряча слова за пазуху, отрешенно отозвался:

Вы ошиблись. Я вас не знаю.

Да ты, что Вадим. Это же я, Юля. Я сидела за соседней партой. – Она покрутила головой, демонстрируя свое румяное лицо, и говорила: Мы учились в одном классе. Помнишь?

Мадам, оборвал ее Зернов. Я еще раз вам повторяю, мы не знакомы. И прошу вас, быстрее, – нервничал он. Я тороплюсь.

Странный ты, огрызнулась она.

Вадим скривил гримасу, что-то фыркнул и, закинув на плечё сумку, подался к дому. Проходя мимо вздыхающих старух, он зло покосился на них, но не проронил ни слова, хотя и слышал их сплетни. Дверь ему отворило пугало. Она тут же повисла у него на шее, обсосала его губы своими тонкими и сухими губами и взяла из рук сумку. Ушла на кухню.

Проходи, крикнула она с кухни. Будем пить чай. Вадим снял ботинки и аккуратно поставил их возле обувной полки. Наблюдая за ним, можно было сказать, что он чрезвычайно скромный. Но те, кто знали его хорошо, всегда видели в нем весьма энергичного, чуть нахального и в меру галантного молодого человека. Сейчас он вряд ли походил на себя.

Вадик. Ва-а-дик, послышался с балкона голос Настиной мамы. Принеси мне из ванной бак с бельем.

Он повиновался. Мать Насти была старой полной женщиной со злым лицом, и наполовину съеденными зубами.

А теперь ступай к Настеньке, приказала она.

Вадим подчинился. Как взъерошенный птенец, он присел на край табурета и потянулся за чаем. Сделал два скромных глотка и проскулил:

- Может, как-нибудь сходим в кино?

- Ты, что? Сдурел?! – рявкнула Настя. – Мне нужны туфли. Сначала денег заработай. Не рассиживайся, иди мусор убирай.

Она открыла дверцу буфета, достала солонку и бросила щепотку соли в кипящий бульон. Потом убрала ее на место, искоса посмотрела на Вадима и снова потянулась к солонке.

- Ну, хорошо, - пропела она грубым фальцетом. - Может потом, через неделю, но только в самый дешевый кинотеатр

.

Вадим улыбнулся.

Куда делось изящество? Во что превратилось великолепие? В какой газ превратилось тщеславие? Вадим, то видел жалкое убожество с рыжей копной на голове, то обворожительную нимфу. Чучело в мгновение ока превращалось в существо, чья красота и грация могли бы вдохновить Рафаэля, а тончайшие нити ее ума обворожить Петрарку. Когда перед Вадимом воплощалось исчадье ада в засаленных очках, он не верил, что находится рядом с ней и, мечтал лишь об одном - поскорей разобраться, что происходит. Но стоило ему лицезреть нимфу, как все предшествующие мысли поглощались непреодолимым желанием обладать ею. И он начинал обладать.

Погружаясь в фантасмагории сексуальных баталий, карнавальная ночь брызгала светом и танцами. Но Фантасмагории исчезали, а на их место вставал образ сухощавой, не молодой женщины. Затем снова нимфа и фантасмагории, в которых Вадим не помнил себя от счастья. Не помнил, это – самое верное определение, ибо он потерял себя, а находил он себя лишь в проблесках, когда видел перед собой пугало по имени Настя. Вадим превратился в податливую марионетку, которой искусно управляли Настенька и ее старая мать.

Во второй половине дня после того, как Вадим управился с мусоропроводом, он вернулся в объятия Насти. Сполоснувшись под душем и смыв с себя запах помоев, он, облаченный в бежевый халат сел за стол. Настя поставила перед ним тарелку с бульоном и села напротив. Вадим видел перед собой нимфу, но видел он ее не в квартире, а на побережье. Сознание его путешествовало по созданным им же грезам, а тело, тело зомби, бодрствовало.

- Поешь, - сказала Настя.

Она вернулась в комнату к матери. Матушка сидела на полу с поджатыми, как при молитве ногами. Рядом лежал черный ватман. На ватмане солью был начертан круг. Настя села напротив и заколола волосы. На стенах висело множество икон. Окна плотно закрыты шторами. В комнате напряжение.

- Во имя любви и счастья, сущность Вадима, подчинись любви и счастью Настеньки, - шептала матушка. – Во имя радости и веселья, сущность Вадима, вкуси радость и веселье необузданных грез. Настя сходила на кухню и принесла солонку. Матушка поделила круг на две части, одну из которых сыпала в солонку, другую в спичечный коробок и, наказала дочери, чтобы ночью она солью из коробка осыпала голову Вадима.

- Спасибо матушка, - сказала Настя и, поправив очки, поцеловала ее в щеку. – Я, наверное, жить без него не смогу, - почти со слезами говорила она. - Я люблю его. Чтобы я без тебя делала?

- Ну ладно, будет тебе слезы-то лить, - успокаивала она дочь. - Небось, детей, скоро заведете. Матушка в развалку поднялась на ноги, потерла руками колени и задула свечи.

2

Тщеславие - это потрясающее чувство, заставляющее одних поддерживать марку, других заставляющее в поте лица завоевывать новые вершины. Но, однажды покорив высоту, никто уже не отдаст ее без боя. Настя всю сознательную жизнь слыла неопрятной и страшненькой девицей. Постоянные насмешки со стороны мужского пола стали для нее чем-то обычным еще со школьной скамьи. Но уже в те, учебные годы она поклялась, что на зависть подругам выйдет замуж за самого видного жениха с хорошим образованием и отличным вкусом. В медицинском училище ситуация не изменилась, даже наоборот, издевки и насмешки стали еще коварнее в силу интеллектуального роста сверстников. Сама же Настя с каждым днем все глубже и глубже погружалась в себя и, в конце концов, настолько оградилась от внешнего мира, что совершенно перестала следить за собой. На всем протяжении времени, ее клятва претерпевала изменения, а потом и вовсе перестала существовать.

Словно засаленная колода гадальных карт, Настя влачила по жизни свое убогое существование. Она текла спокойной рекой, ревностно оберегая скрытые даже от самой себя помыслы о замужестве. Она, как проклятый страж во всеоружии стояла у могильного холмика тайных надежд, не подпуская никого и ненавидя всех. Собственноручно разложив траурные венки вокруг своей женственности и пусть не красоты, но обаяния, она заперла свое существо в нечистую келью тела. Ухаживай она за собой, развивай в себе манеры и изящество, и, Бог бы смог сохранить ей привлекательность и наградить ее принцем. Но Бог отвернулся от нее. Всему виной издержки воспитания. Мать не слишком была обеспокоена. Дочь не слишком была увлечена. Закончив мед училище, Настя устроилась на работу в городскую больницу медсестрой, и проработала там до сего дня. Унаследовав от матери силу заклинаний и обрядов «деревенской» магии она вместе с ней взялась за некогда принесенную клятву. И клятва мало-помалу начала воплощаться в жизнь.

Утром Настя, как всегда проснулась еще до рассвета и разбудила Вадима. Дав напутствие на целый день, она отправила его вычищать мусоропровод – какой ни какой

читать дальше »